За всю историю советского кино лишь один фильм удостоился «Золотой пальмовой ветви», высшей награды Каннского кинофестиваля. Практически безукоризненная и операторски новаторская психологическая драма Михаила Калатозова не просто показала всему миру высший класс режиссуры. Она оказалась одной из ключевых картин хрущевской «оттепели», когда цензоры разрешили затрагивать многие прежде замалчивающиеся темы. Главной темой «Журавлей» стали душевные метания молодой главной героини, которая, проводив жениха на фронт, со временем выходит замуж за другого парня, а затем осознает, что ошиблась и что должна дождаться того, за которого собиралась замуж до войны. Она еще не знает, что ее любимый погиб… В основу фильма была положена пьеса Виктора Розова «Вечно живые».
Это хит-парад фильмов, а не фильмов и телесериалов, но мы не могли обойти стороной «Семнадцать мгновений весны» Татьяны Лиозновой. Слишком уж это грандиозный феномен в истории советской массовой культуры, поистине «культовое» произведение в изначальном смысле слова «культовый». Да, это было далеко не первое обращение советских режиссеров, сценаристов и актеров к теме «советский разведчик в тылу врага». Но никто не раскрыл эту тему так виртуозно, как Лиознова, автор романа «Семнадцать мгновений весны» Юлиан Семенов и актер Вячеслав Тихонов. И никому больше не удалось создать не просто замечательного экранного разведчика, а персонажа, который стал популярным героем анекдотов и именем нарицательным.
«Ребят подвели к месту расстрела, и первые пули полетели в тех, кто шёл впереди. Митроша изо всех сил крикнул: «Маамаа!» — и после этого получил две пули в голову»… Так вспоминают очевидцы одно из самых зверских преступлений фашистов на территории Воронежской области — расстрел девицких орлят.
Орлятами назвали семерых школьников из села Девица Семилукского района: Ивана Кулакова (12 лет), Анатолия Застрожного (12 лет), Алексея Жаглина (13 лет), Николая Трепалина (15 лет), Ивана Зайцева (12 лет), Алексея Кулакова (14 лет) и Митрофана Жерноклеева (13 лет).
8 января 1943 года фашисты на глазах у родителей и односельчан расстреляли всех семерых возле здания школы, где учились дети. В актах о зверствах фашистов значится, что расстреляли ребят, «подозревая их в оказании помощи партизанам». Что же на самом деле скрывается за этой формулировкой и кто же такие девицкие орлята?
«Немец хотел взять меня, а украинец показал на Митрошу»
Егор Алексеевич Жерноклеев (на фото) — старший брат одного из орлят, Митроши Жерноклеева, — до сих пор живёт в селе Девица. Сейчас ему идёт 91-й год. Тогда, в январе 1943-го, он был 16-летним юношей. Задержанный Ваня Зайцев не сдал своих товарищей даже под пытками. По словам Егора Алексеевича, остальных орлят фашисты вычислили при помощи украинцев, проживавших в селе. Как вспоминает пенсионер, украинцы тоже подворовывали посылки с продовольствием, чтобы угощать конфетами девчат. Когда немцы прижали их, украинские подростки свалили всё на орлят и показали немцам дома, где жили ребята.
— Стемнело, заходят немец и украинец, а мы все в углу землянки спали, — вспоминает Егор Жерноклеев. — Немец хотел взять меня, а украинец показал на Митрошу, его и увели. Когда они уходили, я возьми и скажи: «Вы же сами посылки распаковывали и девчонок конфетами угощали!», и они, уводя Митрошу, сказали: «Мы и тебя заберём». Мама заставила меня спрятаться в окоп, неподалёку от землянки. Сверху накрыла снопом и запретила мне выходить. Ночью окоп занесло снегом, это и спасло меня. На следующее утро пришли за мной. Мать сказала, что меня нет. Так приходили ещё дня три. А я всё сидел в окопе и не входил.
Был и восьмой орлёнок…
В найденных нами архивных документах значатся фамилии семерых девицких орлят. Однако был и восьмой — Миша Зайцев, брат Вани Зайцева. Его также задержали и поместили в холодный подвал, где орлят избивали и пытали. Миша не выдержал пыток и сошёл с ума. Немцы отпустили его за день до расстрела орлят. О дальнейшей судьбе Миши Зайцева ничего не известно.
После трёхдневных пыток семерых орлят повели на расстрел 8 января в 9 часов утра. Ребят заставили самих копать себе могилу. К месту казни немцы согнали много народу, среди которых были родные и близкие орлят… В расстрельной яме трупы семерых детей пролежали почти 3 недели. Предать орлят земле родные смогли только после того, как село Девица было освобождено от фашистов 27 января 1943-го. Похоронили школьников на местном кладбище в двух могилах — четверых в одной и троих в другой.
А в 1967 году, по просьбе селян, рядом с девицкой школой был открыт памятник погибшим орлятам. На памятнике — изображения всех семерых орлят и подпись: «Вечен ваш подвиг в сердцах поколений грядущих». В школьном музее при Девицкой СОШ главное место занимает стенд об орлятах.
Ирина Дрожжина, фото Игоря Филонова
— Спросите у любого нашего ученика, кто такие девицкие орлята, вам ответят, — рассказала нам руководитель музея Ирина Дрожжина. — Мы стараемся передавать историю об их подвиге школьникам из поколения в поколение.
Все найденные нами вместе с историком Николаем Сапелкиным архивные материалы о фашистских преступлениях в селе Девица мы передали в музей Девицкой СОШ. Местные школьники уже планируют поисковую работу на основе этих материалов. Если она принесёт результаты, мы обязательно расскажем об этом.
«Фашисты закапывали людей в расстрельных ямах живыми»
Что творили оккупанты в годы Великой Отечественной войны в Семилукском районе
«МОЁ!» совместно с историком и краеведом Николаем Сапелкиным изучает уникальные архивные документы о зверствах фашистов на оккупированных территориях. Данные о погибших мирных жителях с описанием обстоятельств и мест их гибели и фамилиями, найденные в архивах, мы рассылаем в администрации сельских поселений и школы, чтобы инициировать в этих сёлах поисковую работу. Сегодня поговорим о том, что творили фашисты Семилукском районе.
В Семилуках собирают деньги на памятник Прасковье Щёголевой
Пожалуй, самый известный подвиг мирных воронежцев в годы войны случился в Семилуках. Подвиг Прасковьи Щёголевой описан во множестве публикаций (в том числе и в «МОЁ!»), воспет в стихах, освещён в фильмах. 15 сентября 1942 года немецкие оккупанты растерзали 35-летнюю крестьянку и её детей — Нюру (8 лет), Колю (6 лет), Полю (5 лет), Нину (2 года), племянника Колю (4 года) и мать Наталью Степановну (75 лет). Прежде чем расстрелять семью, фашисты подвергли их жутким пыткам: избивали детей на глазах у матери, натравливали на них собак. У Щёголевой были выбиты челюсти и оторваны груди, но она так и не выдала фашистам советского лётчика, 21-летнего младшего лейтенанта Михаила Мальцева, который приземлился на подбитом немцами самолёте в огороде Щёголевых. Прасковья сначала спрятала лётчика в доме, а потом помогла ему скрыться и не выдала немцам, куда он ушёл. Недавно в Семилуках начали сбор средств на установку памятника Прасковье Щёголевой в честь 75-летия её подвига.
На фото Прасковья (в центре) с детьми и матерью
Расстреляли подростка «за то, что взял папиросу у офицера»
Фашисты хозяйничали на территории Семилукского района с июля 1942 года по 26 января 1943 года. Как свидетельствуют акты о фашистских злодеяниях, очень много мирных жителей погибли в первые же дни наступления немцев от авиаударов.
От причин расстрелов мирных граждан фашистами волосы встают дыбом. В посёлке Латненские Дворики Латненского сельсовета 10 августа 1942 года были расстреляны 13 человек. Среди прочих числится ученик 4-го класса неполной средней школы Маликовский Николай Андреевич 1930 года рождения (12 — 13 лет). Как указано в акте, 12 человек взрослых расстреляли по подозрению в оказании помощи партизанам, а подростка — «за то, что он взял папиросу у одного офицера и закурил». Жуткие свидетельства о зверствах немцев приводятся в селе Подклетное. Здесь также расстреливали мирных жителей группами, не жалея ни стариков, ни детей: «Свидетель Канаева Пелагея Егоровна рассказала: «Старик Нестеров Тихон Егорович 75 лет сварил завтрак, принёс его детям в подвал, а когда вышел из подвала, немец его расстрелял из автомата».
«Всё равно вам конец будет, вот придут наши!»
А вот что говорится в следующем акте: «В селе 1-я Девица 1-го Девицкого сельсовета в августе и сентябре 1942 года по приказу начальника гестапо обер-лейтенанта 7-й немецкой армии Франца Поля группами расстреливались советские граждане. Расстрелы производились в поле за 100 — 200 метров от Девицкой больницы. 17 июля на этом месте были вскрыты 14 ям и в них обнаружено 33 трупа — 24 мужчины и 9 женщин».
Далее идёт подробное описание повреждений трупов при вскрытии ям, которое нельзя читать без содрогания. По свидетельствам врачей, встречались трупы людей, которых зарыли ещё живыми. Затем идут свидетельства очевидцев расстрелов, местных жителей. Вот, к примеру, что рассказывает колхозница Наталья Ивановна Маковкина: «Как-то одну воронежскую артистку расстреляли, фамилию её не помню. Перед расстрелом немцы стали её насильно раздевать, а она кричала: «Кровопийцы, паразиты! Всё равно вам конец будет, вот придут наши». Потом сняла с себя что-то, кажется кофточку, и, бросая её, закричала: «Нате, собаки! А часы не дам, за часами прыгайте со мной в яму». И прыгнула в яму. В неё немец в упор стрелял».
Бесчеловечные условия в лагерях для военнопленных
В Семилукском районе было несколько лагерей для военнопленных. Описание этих лагерей также попало в акты о фашистских злодеяниях. Вот расписание дня в лагере для военнопленных на территории посёлка станции Латная: «Подъём военнопленных был в 5 часов утра. Следовал так называемый чай — кипяток, закуски никакой не полагалось. В 6 часов утра гнали на работу до 12 часов дня. С 12 до 13 часов обед, который состоял из супа — вода, заправленная отрубями или просом и очень редко пшеном. Причём этой похлёбки давали на человека примерно по половине литра. Черпак на двоих вливали в то, что у кого имелось, — в котелок, банку или другую посуду. В 13 часов снова гнали на работу и дотемна. Вечером также давали кипяток. Хлеба давали по 400 граммов на человека в сутки».
А вот что говорится в отчёте о лагере в селе Медвежье: «Военнопленных кормили исключительно гнилым мясом от павших лошадей и больше никаких продуктов не давали. Вследствие чего от заболеваний и истощения военнопленные ежедневно умирали десятками. Сараи, в которых помещались военнопленные, не отапливались и не освещались всю зиму. <…> Когда военнопленных гоняли по селу Медвежье на работу, колхозницы выносили им продукты и, боясь при конвоирах подходить к бойцам, бросали продукты на дорогу. Военнопленные бойцы, голодные, бросались за продуктами, за что конвоиры расстреливали их из автоматов. Колхозницу Игуменову Варвару Кузьминичну немцы заметили, когда она проходящим по селу военнопленным бросила на дорогу кусок хлеба. За то её избили прикладами автомата до потери сознания». В этом лагере с сентября 1942-го по январь 1943 года из 800 военнопленных от голода и холода умерло около 700 человек. Остальные расстреляны.
Этот рассказ, уже довольно широко известный как «неизвестный рассказ Паустовского» (на самом деле, это отрывок из его книги «Начало неведомого века», третьей части автобиографической «Повести о жизни»), не может оставить равнодушным, наверное, ни одного человека. Описанные в нём события относятся ко времени Второй мировой войны. А вспоминает её автор в своей повести сразу после описания других страшных событий — еврейских погромов во времена Гражданской войны. Паустовский рассказывает, как в Киеве погром не разгорелся — его остановил «крик всего города», которым люди пытались защитить себя.
Я слышал, как кричат от ужаса отдельные люди, толпы людей, но я никогда не слышал, чтобы кричали целые города. Это было невыносимо, страшно потому, что из сознания вдруг исчезало привычное и, должно быть, наивное представление о какой-то обязательной для всех человечности. Это был вопль, обращенный к остаткам человеческой совести.
Да, путь человека к справедливости, свободе и счастью был временами поистине страшен. И только глубокая вера в победу света и ума над черной тупостью не позволяла отчаянию полностью завладевать сознанием.
А дальше идет тот самый отрывок — рассказ о том, каким страшным иногда бывает этот путь человека к собственной совести.
Рижское гетто
Сила человеческой совести все же так велика, что никогда нельзя окончательно терять в нее веру.
Недавно знакомый писатель рассказал мне об этом удивительную историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски. Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке. Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик рассказал одну историю.
— Вот слушайте, — сказал старик. — Я живу на окраине Риги. Перед войной рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция — это просто обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже всего — на нашей жадности«. Он спекулировал вместе со своей женой. Да... И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в «гетто» с тем, чтобы часть убить, а часть просто уморить с голоду. Все «гетто» было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа появилась удачная мысль — нагрузить фуру картошкой, «дать в руку» немецкому часовому, проехать в «гетто» и там обменять картошку на драгоценности. Их, говорили, много еще осталось на руках у запертых в «гетто» евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на улице, и вы только послушайте, что он сказал. «Я буду,- сказал он,- менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети».
— Почему?- спросил я.
— А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом заработаю втрое больше.
Я промолчал, но мне это тоже недешево обошлось. Видите?
Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на свои зубы. Нескольких зубов не хватало.
— Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и ее, и два своих зуба. Говорят, что кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь бросилась не в голову, а в руки, в кулаки. Они стали такие тяжелые, будто их налили железом. И если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его одним ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и оскалился, как хорек... Но это не важно. Ночью он нагрузил свою фуру мешками с картошкой и поехал в Ригу в «гетто». Часовой остановил его, но, вы знаете, дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он дал часовому взятку, и тот оказал ему: «Ты глупец. Проезжай, но у них ничего не осталось, кроме пустых животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на пари».
В «гетто» он заехал во двор большого дома. Женщины и дети окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок. Одна женщина стояла с мертвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые часы. «Сумасшедшая! — вдруг закричал этот человек. — Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мертвый! Отойди!» Он сам рассказывал потом, что не знает — как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю. «Скорей! — закричал он женщинам.
- Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!» Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал. Женщины целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали.
Знакомый часовой заметил его издали и крикнул: «Ну что? Я же тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со своей вонючей картошкой, пока не пришел лейтенант».
Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухим проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда окончилась война, он развелся с женой и уехал из Риги.
Старый латыш помолчал.
— Теперь я думаю, — сказал он и впервые улыбнулся, — что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком.
Комментариев нет:
Отправить комментарий